Его звали Ян Витальевич и он прожил среднестатистические, к сожалению, в то время для мужчин, 69 лет. Сердце. Быстро.
Он оставил после себя двух бывших жен, пять детей и неплохое наследство.
—Ох и яркий был Ян Витальевич! — говорили на похоронах.
— Да, слишком яркий… — кивали в ответ.
— Но жить с ним было совершенно невозможно, — добавляли вдовы, — не степенный он был, не домашний.
Они рассказывали о его тяжелом для оседлой жизни характере.
Ян Витальевич любил гульнуть. Нет, не так, как вы сейчас могли подумать.
Он любил гульнуть по миру.
Не мог оставаться на месте дольше двух месяцев. Его душа зудела, чесалась, ему хотелось приключений.
Ни одна из его женщин не способна была вынести эту жажду мира. Сначала их привлекал его огонь, а потом они стремились его затушить.
Бесконечные поезда, корабли, экспедиции, отсутствие привычного комфорта. Никогда не знаешь, что будет завтра.
А что началось, когда появились самолеты!
Жены хотели дом. Он создавал им дом. И исчезал из него.
«Ты куда опять? Нет, я с тобой не поеду. Зачем же мы строили такой большой дом? Я вложила столько сил в уют! А мы живем тут месяц в год! Я устала от этих скитаний!»
Каждый раз. Одно и то же.
Годам к сорока Ян Витальевич окончательно убедился, что невозможно построить крепкую семью, когда у ее создателей разный вкус счастья. А женщину с таким же вкусом счастья, как у него, он встретить не успел.
Звонкий смех на похоронах. Кто-то вспомнил еще одно общее приключение с Яном.
На похороны почему-то приходили в светлом. Невзирая на нормы приличия, руки людей тянулись к светлым нарядам. И люди, как заколдованные, одевали их и шли так провожать в последний путь, под сопротивление здравого смысла.
А потом приходили, видели других и облегченно смеялись.
— Нет, ну надо же! Вот Ян, а! Вот авантюрист! Это он все подстроил. Все у него не как у людей.
Еще истории. Снова смех.
— Папа рассказывал, что на Бали, похороны – праздник. — Вспомнила старшая дочь Яна за общим столом. — Он так восхищался их взглядами… Говорил, для души это новые приключения, и душе так легче, когда она видит, что в дальнейшее путешествие ее провожают радостно, не удерживают страданиями. И он так хотел, чтобы и его похороны были праздником. Надо же, так и вышло.
Все затихли. Было слышно, как на карниз опустился снегирь.
Все задумались. Глаза каждого смотрели перед собой, а взор — во внутрь себя. Глаза каждого наполнились влагой.
Потом скрипнула дверь. Вздрогнули. Да ладно, это ветер.
Постепенно снова разгорались разговоры. Рассказывали случаи из жизни: их набралось бы на многотомник мемуаров.
У каждого была своя увлекательная история, связанная с Яном.
Каким-то образом на столе оказался его любимый торт. Белое безе «графских развалин», политое черным шоколадом. Кто принес? Кто посмел? Торт на похороны! Так никто и не признался.
Шутили, что может это Ян?
Все, кто был тогда на похоронах у Яна Витальевича, вспоминали этот день, как наваждение.
Немного стыдно, так неловко, но такое из памяти не сотрешь.
Что это было?
— Это были самые веселые похороны, — говорили одни и смущались своим словам.
— Как и сам Ян, — кивали другие.
И снова их глаза задумчиво смотрели перед собой. И наполнялись влагой.
